http://forum.exler.ru/index.php?showtopic=122490&st=0
Драйв. Надрыв. Нежность. Экзистенциальное одиночество. Попытка отыскать ключик к миру с помощью восточных духовных практик. Перебои в этих попытках. Окончательная неудача. Мне кажется, особенность Сэлинджера в том, что он один из последних авторов, пытавшихся разобраться с этим беспонтово-печальным миром через религию, через духовность. В этом его и ошибка, и прелесть. Впрочем, я думаю, нельзя судить Дж.С. за то, что он в чем-то ошибался. Он так похож на подростка, этот его инфантилизм, максимализм, "асфиксия от нежности" в стремлении подобрать ключ. Открыть дверь, понять, почему одиночество, зачем обман, какого хера нам всем тут надо?! Буддизм? Почему нет. Христианство? А легко! Презрение к всему и вся, нигилизм? Бога ради.
Его называют визионером сегодня, но по сути своей он не был визионером. Визионер это, в моем понимании, тот, кто ЗНАЕТ, потому что ВИДИТ. И даже бунт, ошибки (порой смертельные), духовные катастрофы таких визионеров сами по себе являются частью их видения. Блейк, Рембо, Достоевский, Кьеркегор, Кафка... Кто из них был в чем-то твердо уверен? Да любой семинарист со своей твердой ВЕРОЙ может разбить в пух и прах их инфантильные бунты. Но прелесть бунта ведь не в том, что БУНТ приводит к ИСТИНЕ. По-моему, прелесть бунта в его инфантильности, в его наивности, в его искренности. Все эти визионеры отчаянно пытались спасти себя и других, желая отыскать какой-то фундамент. Но они, так или иначе, ВИДЕЛИ. И видение заметно в их сочинениях, несмотря на всю их противоречивость (литературные провидцы всегда противоречивы, даже православный Достоевский все-таки не Серафим Саровский, согласитесь?).
А Сэлинджер? Он не видел. Зато он чувствовал, кажется, больше, чем кто либо. Экзистенциальная тошнота, которая в 20 веке общее место, в его рассказах чем-то схожа с хэмингуэевской, фицджеральдовской, даже капотевской (мы об американцах). Вдруг развернувшаяся пропасть, от которой человек в страхе отшатнулся. Фрэнни, автор в "Эсме", героиня "Лапы-растяпы"... Они ведь все по сути своей выросли, как будто бы, из рассказов Хэмингуэя (он писал посредственные романы, но гениальную короткую прозу). И кто рискнет назвать Э.Х. визионером? А ведь Дж.С. зовут и часто. Видят в его текстах мистику, нечто странное, необъяснимое... А этого там, господа хорошие, нет. Он так нам всем близок (в отличии от Рембо, например, Блэйка и, тем более, Эдгара По), потому что, как и мы все, ничегошеньки-то не знает. Он в своих персонажах, и его жизнь ярко это доказывает. Он потому и культовая фигура 20 века, что 20 век - это всеобщее непонимание всего. Такое детское, питеропеновское, "как, вы совершили подлость, но почему?" Т.е. циники к этому вроде бы привыкли, но это ерунда, да еще показная (а потому вдвойне ерунда). Сэлинджер это такой ребенок, которого выкинули в мир, тронутый плесенью, разложением, мерзостью. Красоты, красоты, любви! - его героям так этого хочется, хотя казалось бы, 20-40-летние персонажи это не 15-летние подростки. Но в том-то и дело, что подростки в нас сидят, и все также продолжают ни хрена ничего не понимать, а единственное, чему научились, так это - самообману.
В чем суть (для меня) экзистенциализма, этакого стоицизма современности? В том, что это лишь обнаружение мерзости, пропасти, но не фига не мостик через него. Мостик перекидывает религия, или, к примеру, коммунизм, а стоицизм ничего не перекидывает. Он оставляет тебя наедине с щелью, которая смердит. Все равно, что это: твое прошлое, твое настоящее, окружающие тебя люди, ты сам. В текстах Сэлинджера герои единственное, что знают: "так жить нельзя". И они не знают, "как можно". Весь этот попсовый буддизм, который бедняга Сэлинджер пытался присобачить для облегчения стоицизма своих героев, на самом деле гроша ломанного не стоит. Все эти наивные объяснения реинкарнации... Другое дело, если бы такое писал восточный автор, та же Сэй Сенагон, у которой было мистическое какое-то понимание прекрасного, экзистенциальное, так сказать. Потому Сенагон лично я мог бы назвать визионером. Она ВИДЕЛА.
В его текстах печаль особого рода. Печаль человека, который не знает, как жить. Вот так просто. Он не знает, как жить. Он ищет хотя бы какую-то опору. Девочку Эсме, она-то вроде настоящая. Уолта, он был настоящим. Сестренка Колфилда, она-то вроде настоящая. Братик Колфилда, он был настоящим. Вот они настоящие, говорят нам. Они не скурвились. Почему? В чем дело? И не скурвятся ли? Критики пишут тома исследований, пытаясь рассовать тексты американца и в социальщину, и в мистицизм, и в начало хипповства. Это отрицание всего... Помилуйте, какое отрицание всего? Это незнание всего. Они, герои, не знают, как жить, что делать, как быть. Просто в отличии от Хэмингуэя, Сэлинджер бросился, так сказать, в рассыпную, тасуя колоду разных карт.
Симор покончил самоубийством. Почему? В тот момент, когда автор написал, что Симор выстрелил в себя, у него была одна причина (для себя, понятное дело, читателям это знать ни к чему). Когда он писал "Зуи", другая. Когда писал "Хэпворт", третья. Вот эта наивность, она честная, неподдельная. Он сам не знает, почему Симор покончил с собой. Не знает. Толстой знал, почему Каренина покончила с собой. И Толстой врал. Зато Достоевский в точности не уверен, почему покончил с собой Ставрогин или Смердяков. Он уже ближе к истине. Потому что Толстой, несмотря на размытость своих духовных убеждений, был танком. Он пер по кукурузному полю, и персонажи были рассованы в нужные лунки. Этакие рабы автора, блин.
А Сэлинджер ни в чем не уверен. Он не знает ответа на вопрос героини "Лапы", "Я же была хорошая, правда, хорошая?" Не знает даже, почему она это произнесла. Он такой же, как и его герои. Как мы. Ему просто было грустно, очень грустно, что все так вышло с Симором с самого начала, и он все пытался оправдать его, объяснить... И у него не получается. Но эта попытка подернута такой печалью, такой добротой. В каждом тексте у него просвечивает романтизм, для 20 века более чем странный. Оправдать мир каким-то очень-очень добрым человеком. Этаким "ламедвовником", на котором держится весь мир. Мы этого не знаем, но благодаря тому, что Эсме такая хорошая, конца света еще нет. Понимаете, о чем я? Потому что Большая Толстая Тетя, конечно, Большой Толстой Тетей, но если Эсме не было, нет и не будет - Симоры продолжат стреляться. У каждого есть такой самообман, какой-то близкий или далекий человек, про которого можно сказать: "вот у меня все хреново, но вот есть там, в деревне, моя Эсме, и значит, еще не все потеряно". Потому что лучше живая Эсме, чем мертвый Уолт, правда? Конец "Растяпы" пронзителен в своей безысходности. Там уже нет этой Эсме, которая бы помогала жить просто своим существованием. Нет. И все, что остается в таком случае: плакать, сожалеть о навсегда утраченном.
Я, возможно, не прав, но мне кажется, вся религия Сэлинджера - это "ламедвовники", праведники (см. "Бестиарий" Борхеса), люди. Только они оправдывают этот мир. У Чэпмена не было такой Эсме, потому он и шлепнул Леннона. Была бы - не шлепнул. И вера в Бога тут не причем. Должен быть у каждого из нас, мне кажется, я даже слышу голос автора в каждом тексте, у каждого - такой человечек, такая Эсме, такой Уолт. Иначе - стреляйтесь, господа, жизнь не стоит ломанного цента. Гроша ломанного не стоит.